Потрошители времени - Страница 39

— И они пришли сюда, — прошептала Йанира, сжав пальцы на руке Джины, — чтобы уничтожить тот мир, который мы создали для себя.

Джине хотелось отвернуться от этих все понимающих глаз, хотелось уползти и спрятаться от них. Но лгать пророчице она не могла — даже в попытке облегчить ее боль.

— Да. Мне очень жаль… — Ей пришлось замолчать на секунду, чтобы собраться с духом. — Мы можем вывезти вас со станции, бежать в Нижнее Время. Мне плевать на правила, запрещающие выходцам из Нижнего Времени эмигрировать сквозь Врата.

Взгляд Йаниры переместился на детей, и темные глаза наполнились скорбью.

— Им нельзя со мной?

Джина замешкалась с ответом, но помощь пришла со стороны Армстро:

— Нет. Мы не можем рисковать. Они будут преследовать нас сквозь все Врата, что открываются на этой неделе. Если мы спрячем девочек в один сундук с вами, мы сможем вытащить вас со станции, но тогда убийцы устремятся за Джиной…

Йанира Кассондра вздрогнула.

— Да. Это слишком опасно. Маркус…

Он крепко сжал ее руки.

— Я буду беречь их. Даже ценой моей жизни, Йанира. И Юлий вызвался помочь нам. Никто не должен знать об этом. Даже друзья, даже Совет Семерых. Знает только Юлий — он бежал подземными коридорами с поручением Совета и наткнулся на нас.

В глазах ее появилось такое выражение, что Джина похолодела, а потом веки ее тяжело опустились.

— Смерть, что преследует нас, страшнее, чем нам кажется… два лица… два лица по ту сторону Врат… и кирпичные своды над деревом, где горит огонь, а кровь чернеет… бойся человека с серыми глазами: за улыбкой прячется смерть… ключ в письмах, письмах, что приносят смерть и разрушение… тот, что живет с бесшумным пистолетом, нанесет удар ночью… пытается уничтожить еще не рожденную душу… ударит, когда новорожденный огласит мир своими криками… — Она обмякла, дрожа, в руках своего мужа.

Джина тоже дрожала так сильно, что с трудом удерживалась, чтобы не упасть.

Маркус поднял взгляд — изрядно напуганный.

— Я еще не видел, чтобы видения посещали ее с такой силой и яркостью. Молю тебя, будь с ней осторожна.

Джина обнаружила, что держит Йаниру за руку, успокаивая ее.

— Госпожа, — прошептала она. — Я не привыкла убивать. А они уже убили двух людей, которые были мне дороже всего на свете. Клянусь, я убью всякого, кто попытается причинить боль вам.

Йанира медленно подняла взгляд. Глаза ее покраснели от слез.

— Я знаю, — прошептала она в ответ. — Потому мне и страшно.

На это Джина не нашлась, что ответить.

* * *

У д-ра Джона Лахли возникли проблемы.

Очень серьезные проблемы.

Половина писем Эдди, адресованных ныне покойному сироте из Кардиффа, находилась теперь у Полли Николз. В отличие от Моргана, которого вряд ли кто хватится, Полли Николз всю свою жизнь прожила в Ист-Энде. Смерть ее поднимет кучу разговоров, и все, что известно о ней ее друзьям и знакомым, немедленно станет известно констеблям из отдела «Эйч» столичной полиции. Притом, что представители полиции не пользовались в Уайтчепле особой любовью, этого нельзя было сказать о Полли Николз, несмотря на ее не слишком уважаемую профессию. Те, кто относился к ней неплохо, наверняка помогут полиции поймать того, кто сделает с ней то, что Джон Лахли собирался сделать со всяким обладателем чертовых Эддиных писем.

Видит Бог, ему пришлось по душе то, как он обошелся с этим маленьким ублюдком Морганом.

От одного воспоминания об этом у него начинало свербить в его единственных и неповторимых органах.

Ну что ж, значит, ему нужно отыскать эту Полли Николз и нарезать ее так же изысканно, как нарезал он Моргана, — в назидание всем грязным шлюхам, шатающимся по этим грязным улицам. И он должен сделать это так, чтобы его не заметили за этим занятием — тем более не поймали. Разумеется, ему придется гримироваться, однако загримировать такое заметное лицо, как у Джона Лахли, — занятие непростое. Слишком уж чужестранный вид был у него с самого детства — подарочек от матери-иммигрантки. Через свою обширную клиентуру Лахли имел знакомства в театральных кругах, так что знал, где можно приобрести фальшивые бороды и прочий подобный реквизит, но даже это было бы слишком рискованно. Покупка в театральном магазине означала бы, что его опознают, как того иностранца, который приобрел здесь набор реквизита. Это было немногим лучше, чем если бы его последним видели с убитой. Если не хуже: покупка грима выдала бы его как человека, которому есть что скрывать. Как, черт подрал, подобраться к женщине на достаточное расстояние, чтобы отобрать письма и убить ее, оставшись при этом незамеченным?

Он мог, конечно, бросить подозрение на других инородцев, загримировавшись под одного из заполонивших Ист-Энд евреев. Длинная фальшивая борода, возможно, накидка поверх плаща… С тех пор, как тот еврей… как там его… Липский?.. убил в Ист-Энде маленькую девочку, взбешенные кокни косо смотрели на любого чужеземца, попавшего в восточные кварталы Лондона. В порту, где большая часть иммигрантов прибыла из еврейских гетто Восточной Европы, само слово «иностранец» означало «еврей». Лахли решил всерьез обдумать эту версию. Если за его проделки повесят нескольких евреев… что ж, тем лучше.

Однако проблема вовсе не ограничивалась тем, как выследить Полли Николз, отобрать у нее письма и заставить ее замолчать. Приходилось брать в расчет еще и наставника его высочества. Этот тип слишком много знал, чтобы ощущать себя в безопасности. Мистер Джеймс К. Стивен должен был умереть. Именно с этой целью Джон Лахли выехал этим утром из Лондона и направился в близлежащую деревушку Гринвич — убить Джеймса К. Стивена.