— Она снимает комнату в ночлежке на Флауэр-энд-Дин-стрит, которую все зовут «Белым домом», — иногда в складчину с клиентом, иногда с Длинной Лиз Страйд или Кэтрин Эддоуз — ну, в общем, с тем, у кого денег на ночлежку в одиночку не хватает…
— Что ты сказал Полли Николз, когда отдавал ей письма?
— Что это любовные письма, — прошептал тот. — Я не говорил ей, от кого они, и соврал, что они на бумаге с его вензелем, а они на обычной писчей, так что все, что она знает, это что они подписаны кем-то по имени Эдди. Кем-то богатым, но всего только Эдди, даже фамилии нет.
— Хорошо, Морган. Это очень, очень хорошо.
В наполненных слезами глазах маленького дурачка вспыхнула надежда.
Он почти нежно погладил Моргана по щеке.
Потом Лахли вытащил нож.
Разумеется, перед входом в офис толпились репортеры.
Состроив на лице выражение неподдельных потрясения и скорби, потерев глаза для красноты, сенатор Кеддрик вышел из длинного блестящего лимузина навстречу вспышкам и прожекторам телевизионщиков.
— Сенатор! Как вы прокомментируете это нападение террористов?..
— …скажите, каково это: потерять родственницу от пуль террористов?..
— …хоть слово о вашей дочери… Кеддрик поднял руки.
— Прошу вас, мне известно не больше вашего. Касси погибла… — Он сделал паузу, чтобы его дрогнувший голос через спутник разлетелся по всему миру. — Моя девочка все еще не нашлась, ее друг по колледжу безжалостно убит… право же, я ничего больше не знаю… — Он уже протискивался сквозь толпу, опередив своих референтов.
— Правда ли, что террористы принадлежали к «Ансар-Меджлису», организации выходцев из Нижнего Времени, объявивших джихад Храму Владычицы Небесной?
— Послужит ли это нападение поводом к возобновлению вашей кампании по закрытию Вокзалов Времени?
— Сенатор, в курсе ли вы, что сенатор Саймон Мухтар-аль-Харб, известный своими симпатиями к «Ансар-Меджлису», инициирует разбирательство по поводу Храмов?..
— Сенатор, что намерены делать лично вы?..
Он задержался на ступенях у входа и повернулся лицом к камерам, позволив своим покрасневшим глазам увлажниться.
— Я намерен отыскать мою дочь, — прерывающимся голосом произнес он. — И я намерен отыскать ублюдков, виновных в ее исчезновении, а также в убийстве бедной Касси… Если окажется, что в ее смерти повинны эти террористы из Нижнего Времени, если это они похитили мое единственное дитя, я сделаю все, что в моих силах, чтобы все до единого Вокзалы Времени на этой планете были закрыты. Я уже много лет убеждаю Конгресс в том, что попадающие на вокзалы люди из Нижнего Времени несут угрозу нашему миру. А теперь еще это… Прошу меня извинить, это все, что я могу сказать; я слишком потрясен и расстроен, чтобы говорить.
Он одолел последние ступеньки и вошел в дом.
Вошел, улыбаясь про себя.
Вторая фаза операции успешно началась.
Йанира Кассондра не приходила в сознание почти все время, пока Джина и Ноа собирали вещи. Слабый звук, донесшийся со стороны гостиничной кровати, заставил Джину обернуться, так и не выпуская из рук огромную охапку дамского белья викторианской эпохи, купленного для Йаниры на деньги тети Касси. Джине предстояло разгуливать по Лондону в мужском платье, от чего ее уже начал трясти колотун — сильнее, чем когда-либо перед выходом на сцену. Увидев, что Йанира пошевелилась, Джина швырнула корсеты и шерстяные панталоны в сундук и поспешила к кровати, над которой уже склонился Маркус. Ноа тоже пришлось оторваться от телефонных переговоров с местным косметологом — по плану Армстро Джине необходимо было поработать еще немного над своей внешностью, добавив к слишком женственному, не говоря уже об известности, лицу викторианские бакенбарды.
Йанира пошевелилась еще раз, и ее длинные черные ресницы затрепетали. Джина обнаружила, что изо всех сил вцепилась руками в кожаный пояс своих новых штанов, который мгновенно сделался скользким от пота. До нее вдруг дошло, что одно дело — тащить пророчицу бесчувственной по подвалам станции, и совсем другое — оказаться лицом к лицу с живым воплощением всего, во что Джина теперь верила. Йанира Кассондра Эфесская открыла глаза и посмотрела на нее. Мучительно долгое мгновение взгляд оставался пустым. Потом он прояснился, и в нем мелькнул неприкрытый страх. Йанира отпрянула, словно от удара. Маркус, наверняка знавший Йаниру лучше, чем кто-либо другой, осторожно дотронулся до ее губ кончиками пальцев.
— Тс-с-с, милая. Мы в опасности. Крик выдаст нас. Взгляд Йаниры скользнул от Джины и остановился на Маркусе.
— Маркус… — Словно тонущий цеплялся за клочок суши. Он обнял ее. Бывший римский раб приподнял ее за плечи и прижал к себе. Джине пришлось отвернуться. Вид этих нежностей больно ранил ей душу, напоминая о том, какой пустой была ее жизнь до встречи с Карлом — именно эта пустота привела ее в свое время в Храм. Храм, где она впервые в жизни нашла настоящую дружбу… дружбу и Карла. Боль от свежей утраты жгла ее почти нестерпимым огнем. Маркус продолжал говорить, понизив голос, на языке, не похожем ни на английский, ни на латынь, на которой говорил раньше. Должно быть, по-гречески: Йанира ведь попала на станцию из древних Афин.
Кто-то тронул Джину за руку. Она обернулась и встретилась взглядом с Ноа.
— Да? — неуверенно спросила она.
— Она зовет тебя.
Сердце у Джины предательски забилось, но она заставила себя склониться над гостиничной кроватью. Темный, неземной взгляд Йаниры потряс ее настолько, что она даже не смогла выдавить из себя слов приветствия. Пророчица подняла руку, и Джина едва не отпрянула. Йанира осторожно коснулась рукой лба Джины.